Клинки максаров - Страница 25

Калека с истовостью паломника, стремящегося к святым местам, неутомимо шагал впереди. Его глубокие следы на свежем снегу были окрашены кровью, однако, казалось, он совсем не замечал этого, как не замечал собачьего холода, пронизывающего ветра и летящего в лицо снега. Он стремился к какой-то, только ему одному известной цели, и не было на свете другой силы, кроме смерти, которая могла бы его остановить. На все расспросы он отвечал неохотно и односложно, а на стоянках сразу засыпал, едва успев утолить голод. Однако если Артем и Надежда начинали вдруг отставать, он всякий раз с раздосадованным видом возвращался обратно. С лапы мрызла он умудрился ободрать мышечные ткани вместе со шкурой и при случае весьма ловко пользовался этой пилой-мотыгой.

— Как ты считаешь, он действует сейчас по своей воле? Или его направляет кто-то другой? — спросил однажды Артем.

— Не знаю, — Надежда задумалась. — Возможно, сила, ведущая его теперь, скрыто присутствовала в нем с самого начала, а потом вдруг проснулась… Недаром он стал совсем другим.

— А что нового известно об Адраксе?

— Я уже почти не могу следить за ним. Наши пути расходятся все дальше.

— Какой нам смысл идти вслед за Калекой? Что, если он ведет нас в ловушку?

— Куда-то ведь все равно надо идти. В Страну Забвения я возвращаться не собираюсь, здесь оставаться не хочу. Надоели мне черепахи и мрызлы. Быть может, в других краях нам повезет больше. — Горстью снега она вытерла разгоряченное от ходьбы лицо.

Покосившись на девчонку, Артем внезапно вспомнил, каким теплым было всегда ее хрупкое тело. Получалось так, что во время коротких стоянок, когда они, спасаясь от мороза и ветра, тесно прижимались друг к другу, именно Надежда согревала его, а не наоборот.

— Похоже, ты совсем не боишься холода?

— Он мне не мешает.

— Но ведь люди Страны Забвения терпеть его не могут. При малейшем прохладном ветерке завешивают в домах все окна и двери.

— В этом они похожи на клопов, обитающих в щелях. Пусть душно, тесно, грязно, зато спокойно. А я люблю простор и свежий воздух.

— Ты совсем не похожа на свой народ.

— Разве ты только сейчас заметил это?

— Нет, конечно… Скажи, а кем была твоя мать?

— Обыкновенной женщиной. Как все. Пока не сошла с ума в саркофаге.

«Вот, значит, как, — подумал Артем. — У обыкновенной женщины родилась необыкновенная дочка. Что ж, бывает и такое». Почему-то он вспомнил женщин Страны Забвения — вялых, податливых, сонно-похотливых. Вспомнил их неторопливые плавные движения, легкую склонность к мазохизму, непоколебимую веру в предопределенность всего сущего, приверженность к оседлой жизни, апатичный, неразвитый ум. В кого же тогда могла уродиться эта отчаянная девчонка? В судью Марвина? Тоже вряд ли. Что она могла унаследовать от такого отца — фатализм, косность, отвращение к жизни? А может, она вовсе и не его дочь. В Стране Забвения это не такое уж редкое событие. Но не спрашивать же об этом девчонку. Да она и сама, возможно, не знает тайны своего рождения. Если только мать перед смертью не раскрыла ей все свои секреты.

Для следующей ночевки им даже не пришлось раскапывать нору черепахи-матери. Совсем недавно это сделал за них голодный мрызл, следы которого еще виднелись на снегу.

— Значит, мы не всех перебили, — Артем поежился, вспомнив апокалиптический облик этих тварей. — Не нас ли он ищет?

Однако Надежда не разделила его опасений.

— Если бы он нас искал, или нам вообще хоть что-нибудь сейчас угрожало, я бы это уже почувствовала. Скорее всего, он такой же бродяга, как и мы.

Калека также не придал следам мрызла никакого значения, как будто их вообще не существовало. Когда Артем впервые встретил его, он не был способен ни на что, кроме простейших, почти рефлекторных действий — есть и пить, спать и подчиняться приказам, бездумно (хотя и ловко) размахивать клинком, скрести пятерней давно не мытую шевелюру и слюняво улыбаться. Теперь же он твердо знал, куда идти и как спастись в этом суровом мире, кого нужно бояться здесь и на кого не обращать внимания.

Они успели сделать двенадцать переходов, каждый из которых был немного короче прежнего из-за постоянно увеличивающейся глубины снежного покрова, когда Надежда сказала:

— Я больше не чувствую Адракса. Он пропал. Между нами как будто стена выросла. Да, — она помолчала, словно вслушиваясь во что-то. — Именно стена.

— Даже если нам никогда больше не придется встретиться, я не очень опечалюсь, — беззаботно заметил Артем.

Однако скоро стало ясно, что девчонка не на шутку удручена. Весь остаток пути она упорно молчала, что ей было вовсе не свойственно. Артем отнес ее сдержанность и дурное настроение на счет усталости, становившейся к концу перехода почти нестерпимой. Но когда все трое устроились на ночлег в чреве очередной матери-черепахи, он почувствовал, что Надежда лихорадочно дрожит — почти так же, как и перед схваткой с мрызлами.

— Что с тобой? — спросил он, поглаживая девочку по волосам.

— Перед тем, как Адракс исчез, мне было видение… Нет, нет, я ничего не скажу тебе! Не спрашивай!

Ее голова, как всегда, лежала на плече Артема и, разговаривая, они дышали друг другу почти в лицо. Внезапно горячие мягкие губы коснулись рта Артема и застыли в таком положении. Это не был поцелуй. Надежда как бы пыталась вдохнуть в себя его силу или что-то другое, что должно было поддержать ее. Артем осторожно прижимал к себе ломкое, исхудалое тело, и скоро губы медленно отодвинулись, а девчонка спокойно и ровно задышала.